Болот Байрышев: Мне хочется развивать алтайскую традицию горлового пения

23 апреля в Горно-Алтайске состоялся сольный концерт Болота Байрышева. В этом году ему было присвоено звание Заслуженного артиста России. С этим знаменательным событием его поздравили друзья и коллеги, принявшие участие в творческом вечере певца. Искренний, талантливый, харизматичный, — все это о человеке, который неразрывно ассоциируется с величием Горного Алтая. Болот Байрышев дал блестящий и в то же время очень душевный концерт.

В преддверии сольного выступления певец любезно согласился ответить на вопросы «Новостей Горного Алтая».
— Что в ваших в ближайших творческих планах?
— После концерта в Национальном театре я планирую выступить вместе с Алексеем Чичаковым в Барнауле. Этот молодой певец из Усть-Коксы дебютировал в Горно-Алтайске прошлой осенью. Что касается моего сотрудничества с японскими музыкантами, то на фестивале «Новый голос» совместно с группой «АЯ» мы дали четыре концерта. Программа фестиваля была простой. Я играл на традиционных алтайских инструментах, барабанщик Маса Сато отвечал за ритм, Коичи Макигами выступал с инструментом тенбокс. У нас была сплошная импровизация: по-русски они говорили очень мало, поэтому мы решили общаться на языке музыки. Эти музыканты переиграли все, что можно найти от Европы до Америки, и теперь возвращаются к истокам. Мы с ними играли и раньше. Но, как часто случается в музыкальной индустрии, наш совместный альбом пролежал два года нетронутым. Выйти в мир он смог благодаря помощи Джона Зорна. 18 мая диск только появится в Японии, и только потом будем решать что-то насчет тура.
— Вы побывали во многих странах Европы и Азии. Есть ли за рубежом место, которое ближе всего вам по духу?
— В Голландии, Швейцарии, Германии, конечно, очень свободная атмосфера. В Японию же я начал выезжать с 2000 года, и теперь я там чувствую себя как дома. Да и местные жители уже не верят, что я приезжаю издалека, называют меня японцем.
— Как вы думаете, почему сегодня так популярна традиционная музыка?
— У людей действительно появляется потребность в ней, они чувствуют ее силу. В России в начале 90-х пошла волна возрождения фольклора: музыки, танца, одежды. Помню, как в 1994 году выступал в Москве с известной тувинской группой «Хунхуртуу». Мы давали концерты, людям было это в новинку, а кому-то даже смешно: какие-то сибиряки приехали из глубинки, поют горловым пением. Сегодня же интерес к национальным традициям очень большой. В Москве на мои концерты приходит в основном молодежь. Многие из них хотят освоить жанр горлового пения. Знаю, что наши инструменты тоопшур, икили, комус очень популярны в Европе. Из Японии к нам приезжают люди, живут за свой счет, записывают все, что можно услышать, учатся, кто-то защищает диссертации по нашей культуре. Алтайский язык трудно дается, поэтому нельзя сказать, что эти люди перенимают алтайскую культуру. Им главное «вытащить» язык для того, чтобы начать свое горловое пение, а дальше они уже используют те музыкальные инструменты, которые у них есть под рукой. Многих еще манит тувинская разновидность горлового пения – хоомей. У него в верхах очень красивый свист. Даже наши алтайские музыканты это повторяют. Я сознательно не пою в таком стиле, потому что мне не хочется повторяться – лучше тувинцев я никогда не спою. И мне хочется развивать каркыру, нашу алтайскую традицию горлового пения. А насчет обесценивания и упрощения культуры я не беспокоюсь. Пусть изучают наш фольклор, наш край, я думаю, популяризация только приумножит славу Алтая. После концерта у меня всегда бывает такой «свободный микрофон» на полчаса, неважно, в Москве, Европе или Японии, где я отвечаю на вопросы зрителей, рассказываю, откуда я родом, говорю про необыкновенную красоту Алтая. Кстати, я заметил, что на японском фестивале «Новый голос» у многих японцев были чисто монгольские костюмы, инструменты. Они это перенимают.
— Часто рядом с вами находится большое количество людей. Это вас не утомляет?
— На гастролях я отдыхаю, но пока отсутствуешь, дома накапливаются бытовые проблемы. Это естественно. Утомляют переезды, дорога, но в малой степени, поскольку мне это уже привычно. Я точно знаю, что никаких срывов не будет, и я спокоен. На международных гастролях такой уровень организации, что переживать не приходиться.
— Есть ли место мечты, где вы хотели бы непременно сыграть?
— Любой артист, певец мечтает о больших залах. Мне сегодня это неважно. Тысячная аудитория напротив меня, или сто человек, — главное донести то, что я хотел выразить через свое пение, постараться передать это людям. Я лирик, и все песни у меня построены на лирике, но, даже не понимая языка, зритель с удовольствием слушает. Недавно я был на выставке «Интурмаркет», я там просто пел, представляя секцию Горного Алтая. Я замечал, как многие люди останавливались возле нашего отделения и слушали музыку, через какое-то время возвращались и снова слушали. Видно было, как им нравится, как они закрывают глаза, а ведь все песни мои про Алтай. Я пою также и на русском языке, чтобы людям мое послание было более доступным.
— Когда вы поете об Алтае, вы видите перед собой «картинку»?
— Бывают моменты, я забываюсь. Ухожу в себя и забываю, что передо мной зрители. Потом говорю себе: ты же на сцене, опускайся. В Японии есть маленький город прямо возле подножия Фудзиямы, и так получилось, что я увидел в ясный день священную гору, залитую солнцем, увидел тут же поток машин, и этот образ во мне глубоко запечатлелся. И когда я позже в концертном зале импровизировал на комусе, то снова увидел этот пейзаж, попытался потом объяснить словами, что я поднялся на Фудзияму. Японцы это поняли и выразили свое уважение. Иногда здесь, в Горно-Алтайске, мне хочется повторить ту сольную программу, которую я исполняю за рубежом. Но наш зритель к этому не привык. Ему пока больше нужна эстрада, поэтому приходиться разбавлять свое выступление номерами, понятными для основной массы людей.
— В своем доме вы слушаете музыку?
— Я слушаю музыку везде, много разной музыки. Правда, переключаю канал, когда слышу тяжелый рок – мне его трудно воспринимать. В последнее время я слушаю Джона Зорна. Недавно запал в душу один трек, под который хочется импровизировать.
— В душе не поете?
— Нет, как-то не приходилось. Иногда напеваю дома, поймав случайную мелодию из телевизора или радио. Еще мне нравится, когда машина идет на полной скорости — хочется петь, и я слышу, что у меня появляются интересные звуки.
— Во время гастролей за рубежом вам снится Алтай?
— Еще как. И я могу сказать, что через сон многое себе открываю. В московской гостинице перед отправкой в Японию мне снилось, что я пел в высокой пещере, на потолке которой было очень много светящихся точек, маленьких лампочек — от них шел такой красивый свет. И прибыв в Японию, я зашел в концертный зал, где я должен был выступать, и где я никогда не был прежде. Там как раз монтировали свет. Я узнал его — это было место из моего сна, только пещера теперь стала купольной формой зала. Когда я вдали от дома, то очень скучаю по друзьям, хочется, чтобы они были рядом. И, конечно, по своим близким — сразу вспоминаю, как давно не видел внуков. Когда я еду в тур, то обязательно останавливаюсь по дороге и обращаюсь к горе Бабырган. Я из рода Тодош, и мои предки там молились. Поэтому я прошу у него силы и благополучного пути. По возвращению, как только проезжаю Сростки и мне открываются горы, я чувствую себя легко, я понимаю, что вернулся домой и шепчу «спасибо».
— Что для вас значит музыка?
— Музыка для меня — это большое удовольствие. Так вышло, что у меня музыкального образования нет. И может быть, через свою музыку, через свои песни я начал узнавать народ, начал чувствовать большую ответственность далеко за пределами Алтая, представляя наш фольклор, нашу республику. Музыка дает мне очень много сил, и когда в феврале меня удостоили звания Заслуженного артиста России, мне было очень неловко — какой из меня заслуженный артист? Друзья пытаются успокоить, они говорят, что это признание и уважение моего творчества. Если бы я не стал музыкантом, возможно, я бы профессионально занялся спортом. Со школьной скамьи я занимался спортом. Когда я учился в Майме, меня перетягивали между собой спорт и музыка. Мой художественный руководитель, Владимир Захарович Старыгин, настаивал на моем музыкальном пути, давал возможность свободно пользоваться той репетиционной каморкой, которая была в училище. А мастер моей группы меня постоянно отлавливал и грозно спрашивал: «Байрышев, ты зачем сюда поступил? Дудку дуть или на тракториста учиться?» Я соглашался с последним, и он меня возвращал к учебе. Но музыка все же перевесила все остальное. Поэтому я верю, что случайностей в жизни не бывает. Все имеет свой смысл. Как и предел. Я чувствую, что у меня бывают спады. В такие моменты я стараюсь быть спокойным, и через какое-то время они проходят, я вновь занимаюсь творчеством. Это бывает у любого артиста — вдохновение чередуется с затишьем, и это надо правильно воспринимать. Вовремя остановиться, задуматься. Постараться понять, что ты еще не сделал и что должен сделать для этого мира.

Анна Ковшарь